На основе интервью с директором театра-кабаре "Летучая Мышь" Любовью Александровной Шапиро-вдовой Гурвич, опубликованном 14.12.2000 в газете "Российские Вести".

Евгения Ларина.

Никита Фёдорович Балиев и Григорий Ефимович Гурвич:

рождение "Летучей Мыши".

Ветхий Завет – Балиев, начало века.
Новый Завет – Гурвич, разгар перестройки.
Новейшая История – Здесь и Сейчас.

Это слово – капустник…

Никита Федорович Балиев был артист МХАТа – история его жизни очень интересна – однажды он вместе со своим другом, меценатом Николаем Тарасовым, известным нефтепромышленником, приехал из Ростова. Балиев мечтал попасть во МХАТ. Внешность у него была своеобразная - он был маленький, толстенький, смешной,  с ростовско-армянским говором. Естественно ни о каком попадании в самый интеллектуальный на тот момент  театр как МХАТ, речи быть не могло.   Но однажды  случилась беда во МХАТе – они прогорели, съездив на гастроли, и Николай Тарасов  сказал: "я дам денег в театр, если вы возьмёте Балиева". Балиева взяли… Сыграл он, к сожалению, только одну роль – Хлеба  в "Синей птице"  – больше ему не давали никаких ролей из-за его говора  и   специфической внешности,  но раз в году он становился королём МХАТа – во время Великого Поста.   На Великий Пост, как известно,  мясо есть нельзя, работать тоже не полагается, но веселиться-то хочется всегда.

Артисты театра  МХТ веселились от души.

Начиная с 1902 года Балиев делал так называемые "новкапы", то есть новогодние капустники, ещё и  капустники на Пасху. Само  слово "капустник"  произошло не из МХАТа, его ввёл ещё  Щепкин, на показах Малого театра. Но тем ни менее оно закрепилось за   МХТ.

 Пасхальные праздники были действительно уникальны, их  описание, которое существует в Бахрушинском музее, просто потрясающее. Во время их проведения раздавались такие распоряжения – Камергерский окружить конной полицией, так как  толпа валила внутрь, мечтая попасть в театр на эти праздники.

Как рубили капусту

- Шутки, которые существовали тогда, сейчас просто кажутся несмешными или, я бы сказала, пошловатыми. У Балиева была любимая шутка, например такая: «Собинова покарали, чтоб не ползал по Корали». Собинов был известный певец, Кораль была знаменитая  балерина. Ситуация заключалась в том, что балерина была любовницей Великого Князя, да и Собинову она тоже была не противна. Но когда он пел в Большом театре, ему указали его место. И появилась такая вот незатейливая шутка, которая пользовалась безумным успехом в Москве и дошла даже до сих пор.

Захлопав крыльями…

 Постепенно стало понятно, что капустники, которые делаются во МХАТе, превращаются в самостоятельное действо, а не просто остаются актёрскими посиделками. И Балиев создал в Замоскворечье Клуб – закрытый актёрский Клуб "Летучая Мышь" – в противовес Чайке. С 1908 по 1912 год они находились в Замоскворечье, а когда был отстроен дом Неерензее, переехали туда.

Судьба Тарасова

Друг Балиева - Николай Тарасов тоже имел странную, типично декадансную судьбу. Он был очень красивым человеком, но почему-то считал, что женщинам он нравится из-за денег. Хотя, глядя на него, это было сложно себе представить. У него была любовница – женщина света, у которой, в свою очередь,  был ещё один любовник – то ли корнет, то ли юнкер, который однажды  проигрался. Она пришла к Тарасову с просьбой заплатить за него карточный долг. Тарасов ответил, что просьба сама по себе абсурдна и что это нереально. "Но ты понимаешь, что он застрелится?", - спросила она. "Пусть стреляется", был ответ. "Тогда застрелюсь я", сказала она. "Хорошо, тогда застрелюсь я…", ответил Тарасов.  И они все застрелились в один день.

Балиев, которому сообщили о смерти Тарасова во время спектакля, нёсся из Гнездниковского переулка к Большой Дмитровке. Есть описание, как он летел туда, но, к сожалению, опоздал. Тарасов умер в возрасте 28-ми лет, его похоронили на Армянском кладбище. Существовал совершенно потрясающий памятник, такая странная скульптура Андреева: беспомощная фигура, беспомощное молодое лицо, очень трагичное, очень красивое. Во время войны тогдашний руководитель МХАТа  снял её специально, чтобы она не была переплавлена на танки и вот некоторое время назад в "Летучую Мышь" позвонили из МХАТа и пригласили на открытие памятника. Как и много лет назад на могиле стояло два венка – один от МХАТа  и один от Летучей Мыши. Переоткрывали памятник тем же составом.

Общага с Мышами

Балиев, в отличие от очень красивого и богатого Тарасова, был очень реалистичный человек. Он считал, что жизнь на то и дана человеку, чтобы её прожить. Наверное,  поэтому все актрисы "Летучей Мыши" были либо его жёнами, любо любовницами. Он был привередлив к русским женщинам, но вот армянских и еврейских любил... Жили они всей труппой в том же доме Неерензее, в котором были квартиры гостиничного типа, без кухонь, с кнопками, с помощью которых вызывалась наверх еда, в этом же доме находилась мастерская …. и кинотеатр на крыше.

Отношения ЛМ и МХТ

Успех у Балиева был огромный – надо сказать, что Летучая Мышь, в отличие от МХАТа, никогда не прогорала, более того, Балиев уже после своего отъезда за границу спас МХТ от очередного экономического кризиса – он  спас их от прогоревших гастролей. Станиславский считал, что на гастроли должна ехать вся труппа, и массовка тоже, так как каждый человек в труппе важен, и даже актёр, озвучивающий кузнечика, должен знать биографию своего персонажа до седьмого колена..., так что ехали они в составе не менее 100 человек. Понятно, что при любых условиях это безумие, но, тем ни менее, Станиславский шёл на это. Не прогорая творчески, они прогорали экономически.

Судьба Балиева

Судьба Балиева оказалась трагикомичной. В одно прекрасное утро, поняв, что здесь, в России, его ничего не ждёт, он уехал… Сначала к себе в Ростов,  попрощаться со своей сестрой, которой он  оставил  на память свой котелок с  деньгами – то ли корниловскими, то ли деникинскими...

И в одно прекрасное утро труппа проснулась и обнаружила, что другая половина труппы, в основном её женская часть, во главе с Балиевым отплыли в Константинополь. Они уехали в Париж, где они уже назывались "La shouve sourrie" – "Летучая Мышь", и надо сказать, что они довольно успешно работали  в Париже и с большим успехом гастролировали на Бродвее. Конец истории жизни Балиева рассказала одна пожилая актриса – Фаина Георгиевна Зелинская-Кальканья, одна из актрис "Летучей Мыши", певшая знаменитую в то время "Катеньку". Вот что она рассказала: "Вы знаете, Балиев  был игрок и играл на бирже. И проигрался. И от расстройства умер в возрасте 60-ти с чем-то лет. В этот год театр прекратил своё существование. Актёры…кто-то вернулся домой, кто-то остался там. Но "Летучая Мышь" перестала существовать.

 Существует совершенно потрясающий американский буклет, где свои (восторженные) отзывы о театре оставили и Мелани Гриффит, и Чарли Чаплин. Конечно, репертуар театра оставался российским, русским.

        
 Влияние г-на Балиева на жанр кабаре

 Балиев поднял этот жанр до уникальной, невиданной высоты. Он занимался созданием не только таких уникальных дивертисментов   и весёлых пародий, в которых принимали участие и Станиславский, и Немирович-Данченко, где Вахтангов ставил  своих знаменитых  "Оловянных солдатиков".

Балиев ставил и "Пиковую Даму", и "Нос" Гоголя, сейчас это было бы очень интересно посмотреть в этом маленьком помещении – ведь это было особое зрелище, шкатулка, свой особый мир. Балиев пришёл к тому, что кабаре – это особый взгляд на мир свободного, ироничного, умного человека. Собственно, таким был театр Балиева в своё время и таким старался сделать его Гриша. История, как известно,  дважды не повторяется или повторяется в виде фарса, эта же история повторилась отчасти в виде трагедии.

История повторяется.

Гриша родился…

Гриша, как и Балиев, начинал с капустников, хотя, надо сказать, что  в отличие от Балиева у него была хорошая русская речь. Актёром он  перестал хотеть быть во втором классе, решив, что внешность ему этого не позволяет, хотя актёром Гриша был замечательным, очень колоритным, я думаю, что и Балиев был очень колоритным актёром у себя в театре. Во МХАТе он не реализовывался - жанр не позволял. Там предполагались красивые высокие лоси, а у него были сплошные феллиниевские персонажи. Гриша очень любил Феллини, очень понимал его, очень много брал у него. У него было два учителя, от которых он очень много взял – это Мария Осиповна Кнебель, у которой он учился  - ученица Станиславского и Михаила Чехова.

 Вообще-то Гриша  предполагал заниматься  драмой – серьёзной мхатовской драмой. Но характер и жанровость берут своё –  в детстве он, например, ел под "Сильву", то есть  ему ставили пластинку с опереттой и он ел, и видимо хорошо, дай Бог ему тогда  здоровья. И вот постепенно-постепенно он стал заниматься капустниками – ещё в Баку он занимался КВН-ами и очень страдал, что не попал в команду к Юлию Гусману – у них была разница в 14 лет. "Ах, старик, ты опоздал", говорил ему Гусман.  "Но что я могу сделать, я поздно родился…"

Великие драматург и режиссёр

Тем ни менее,  родился он, как ни странно, в своё время и как это ни грустно сейчас говорить, я думаю, он прожил свою жизнь целиком. Он сделал всё, что он хотел, завоевал всё, что он хотел. В Москву он приехал учиться уже после окончания  АГУ – Азербайджанского Государственного Университета, Гриша был филологом по образованию, очень хорошо писал,  много переводил потом для "Летучей Мыши". Он поступил в школу-студию МХАТ и с первого же курса наряду с серьёзными отрывками начал делать капустники. И вот однажды его пригласили в Дом Актёра  в молодёжную секцию ставить новогодние капустники, которых уже 15 лет после ширвиндтовской команды никто в Доме Актёра не делал. И после первого же капустника к нему подошли Захаров и Горин: "Гриша, кто это писал" – спросили они.  -  "Я", ответил Гриша. "А кто это ставил?".  – "Тоже я…". С Гришей работала тогда сборная команда молодых актёров, среди которых  были и Женя Дворжецкий,  и Влад Листьев и многие, многие другие… Все участники его капустников слушались его беспрекословно – и взрослые и молодые, и удивительно было наблюдать, как это он на них покрикивал, а они безропотно всё выполняли. В нём существовал некий магнетизм, сплав иронии, таланта, знания, интеллекта, весёлости.  И ему сказали – это чистая "Летучая Мышь". Мы тогда ничего не знали о "Летучей Мыши" –  её не преподавали в театральных институтах, когда мы учились, существовало табу на слова "кабаре" и "мюзикл". Оперетту они ещё как-то переваривали, а это уже нет. Гриша поначалу обиделся на великих драматурга и режиссёра, дескать, они сами занимаются искусством, а ему предлагают неизвестно что. Но тем ни менее это оказалась счастливой идеей.

Каким был Гриша

 Гриша, как и многие люди его склада не терпел вокруг себя сильных людей, он не пускал к себе других режиссёров и придерживался мнения, что сначала нужно создать своё, а потом и режиссировать. И он был достаточно жёсткий человек в этом отношении, но его можно понять.

Театр вести было очень тяжело: он был, как и теперь,  негосударственный. Гриша никогда не любил ни у кого ничего просить. Конечно, он был вынужден просить деньги, но без денег поставить спектакль практически невозможно. К тому времени у Гриши было 5 закрытых спектаклей – можно было потерять веру в себя в достаточной степени, и был очень тяжёлый момент, когда только я и он знали то, чем он полон. Были капустники в Доме Киноактёра. И очень долго существовало мнение, что Гриша умеет делать только капустники – все разговоры о том, что он был великим режиссёром - они существуют только сейчас, поверьте. Людям свойственно всё забывать. Тогда они считали, что появился некий новый театрик, который делает полукапустного типа спектакли и  переделывает  западное искусство.   Да, все считали Гришу интеллектуальным, умным, блестящим ведущим. И я даже не могу сказать, кто он был больше – режиссёр? актёр? автор? ведущий? Он был титан, он был личность, он был настоящий представитель своего поколения –  а такие рождаются нечасто. Я  прожила с ним 20 лет, просто не понимая, как у человека так устроен мозг, как это у него всё так преображается, как он фантазирует – он и меня научил фантазировать, жить в этом мире Великой Иллюзии. При этом я не могу сказать, что мы жили в башне из Слоновой кости, нет, общение со спонсорами. Ведь история началась с чего – в один прекрасный день он понял, что ничего ему сделать не дадут.

Счастливый вечер

В тот вечер, рассказывает Гриша, я шёл домой с мыслью о том, что ничего не получилось. А возвращаться домой и  говорить женщине, которую ты любишь и которая тебя любит и верит тебе, что опять не вышло - это ужасно. И он встретил по дороге человека, который видел один из его капустников. Тот человек спросил Гришу: "Отчего вы так грустны?" Услышав ответ, он предложил: "Давайте я Вам дам денег на театр". Гриша удивился: "А где же мы будем его открывать?". –"Ну, пойдёмте к ректору ГИТИСа и  попросим у него помещение…".

 Сергей Александрович дал Грише карт-бланш, помог застолбить место в Гнездниковском, который, как известно, исторически принадлежал "Летучей Мыши", но при условии, что Гриша не будет позже претендовать на помещение. Гриша выполнил это обещание – он никогда не пытался оставить это здание за собой.

Новейшая ИСТОРИЯ

 Шёл 89 год. 26 мая мы выпускали спектакль «Чтенiе новой пьесы». Все были чудовищно не готовы, все кричали, что спектакль выпускать нельзя… Боря Краснов, темпераментный как всегда, орал, что мы не выпустим этот спектакль,  потому что нет ни декораций, ни костюмов. Я кричала, что если мы не выпустим сегодня, мы не выпустим никогда… Но успех был фантастический – в этот момент и родился театр-кабаре "Летучая Мышь". Что творилось с публикой - мы просто испугались! Гриша повторял: "Я не сделал ничего такого". Это была такая мениппея -  исторические события, художественно обработанные в воображении автора. Это был спектакль  о том, какие картинки жизни пришлось бы увидеть "Летучей Мыши", если бы она не эмигрировала. Это были сценки от начала 20х годов вплоть до наших дней. В конце становилось ясно,  что им надо было уехать и те, кто уехал, остались живы. Это была очень элегантная, ироничная история. Видимо она была особенно нужна в тот момент для ощущения времени.

Но за первым спектаклем всегда выходит второй и Гриша начал писать пьесу. Писал он её довольно долго – если «Чтенiе» вышло в 89м году, то следующий его спектакль – в 91м. Гриша никак не мог решиться, ведь первый спектакль всегда создать легко, зато второй просто страшно. И родился спектакль «Я стэпую по Москве». Там есть и любовь к тому, что он прожил,  то, чего он хотел и к чему стремился…

В  "100 лет кабаре" Гриша вместил всё то, что он хотел сказать – поначалу спектакль шёл 4 часа. Хуже премьеры я не помню. Кино «Латерна магика», которое я монтировала, тянулось бесконечно, пластинку ко второму действию ставили 40 минут. Ничего не было готово технически. Потом мы быстро всё стали сокращать. Гриша ещё хотел сократить, но вы знаете, отнять у артиста сольный номер очень тяжело, а он их жалел. В какой-то момент "Сто лет…" стал одним из лучших спектаклей –  с тех пор как ушло "Чтение…". Надо сказать, что ребята его слышат, они играют в его интонации, в его манере; я вижу, они даже между собой общаются немножко в ироничной манере, как любил Гриша. А он любил весёлых, ироничных, спокойных людей. Он не признавал в театре загруженность, пьянство вообще исключено в этом жанре. Он всегда был готов помочь другому, но перекошенных лиц в театре не терпел. Гриша считал, что человека вообщё нельзя заставить работать, человека можно только приворожить и ребята его слушались.

Потом произошла какая-то странная история: ведь "Шоубизнес" Гриша практически не ставил – к нему пришли Рустам Ибрагимбеков, которого он знал ещё с Баку, и Андрон Кончаловский, они попросили его сделать небольшой концертик к столетию кино. Гриша создал то, что называется "блоком кино" на полчаса. Успех в Доме кино был бешеный – старики аплодировали стоя. Потом к Грише подошли артисты и предложили приделать к  этому получасу ещё полтора. "Ещё чего-нибудь", - сказали они. И это «чего-нибудь» переросло в спектакль, который называется «Это - Шоубизнес» и который тоже имел оглушительный успех.

Не стоит думать, что всё было так гладко: параллельно с успешными премьерами нас то выгоняли из театра, то нам не подписывали расписание, то не было денег, чтобы выплачивать артистам зарплату. Но в этом  не было трагичности, так как мы переживали всё это вместе, хотя я думаю, что Гриша очень многие вещи скрывал от меня – теперь я это понимаю, столкнувшись со многими теми же проблемами

И вдруг ему захотелось создать совершенно другой, во многом автобиографичный спектакль – "Вам позволено переиграть". Странно, что он создал его к своему сорокалетию. Странно, что ему хотелось отпраздновать свой юбилей. Ребята готовили тайком от него целый концерт и постоянно спрашивали, когда же он уйдёт из театра, чтобы они могли  репетировать, а он очень смеялся. До него постоянно доносились какие-то звуки из репетиционного зала, а он делал вид, что ничего не слышит. Периодически я у него спрашивала: "Слушай, а как ты думаешь, если взять такой-то номер?". Он интересовался: "Куда?". Я отвечала: "Ну, вообще, взять такой номер…". – "Ну, если «вообще взять» тогда надо сократить наполовину", - говорил он.

Но надо сказать, что так, как чествовали Гришу, не чествовали и более пожилых, и более знаменитых. Его действительно любили. Хотя многие завидовали ему. Даже после смерти – поразительная вещь! После его ухода мне часто задавали вопрос: "Ну что, ты закроешь театр?". Без улыбки на лице, конечно. Но вроде бы понимая, что театр обречен.

Во время постановки "Великой Иллюзии" стало ясно, что на сцене в Гнездниковском  ему тесно, Гриша выходил за рамки жанра кабаре и то, что он хотел, стоило неимоверных денег. Но Боже, скольких же нервов ему это стоило! Начав "Иллюзию", мы попали в дефолт, а надо было выплачивать артистам зарплаты. Опять начались проблемы с расписанием спектаклей, репетиций. На прогоне на Ию Нинидзе падает декорация. Тем ни менее  спектакль мы выпустили, и он всё ещё добирает поклонников. Сейчас существуют и другие мюзиклы – "Метро", например, но тем ни менее у "Иллюзии" есть некий сказочный магнетизм, у ребят есть драйв, желание играть

Они все уже абсолютные звёзды – каждый из них, а  то, что они не телевизионные звёзды – это не их вина, это слава, конечно, да и нам бы было легче, если бы у нас были раскрученные актёры, но то, что они звёзды, каждый из них в своём роде, это точно. И именно  они спасли меня своим вопросом: ты нас не бросишь? Но бросить 85 человек труппы  –  это же невозможно, просто отговориться и сказать, что я вот не умею руководить театром  и всё. При идеальном голосе Саши  Маракулина и при замечательном его таланте, при замечательном таланте и Пети, и Бегмы, девочек – и Кати, и Наташи, и Инны, и всех-всех-всех можно сказать, что  никто нигде никого не ждёт. Люди не очень добры, хотя надо сказать, что когда Гриша болел, не было человека, который бы не предложил свою помощь или просто не поддержал.

Нам всё-таки удалось доказать, что мы живы. Сейчас мы готовим к выпуску спектакль по мюзиклу "Коруслайн". Когда мне говорят, что это будут другие спектакли, я отвечаю, что и Гриша бы делал другие спектакли, и мы не знаем какие – хорошие или плохие, весёлые или грустные. Есть Гришины планы – его художественное наследие – так что худрук у нас имеется, сохранились его идеи, которые мы реализуем обязательно и лет на 5 работы у нас хватит. Нет только здания, в котором мы могли бы спокойно работать. А "Коруслайн" - это опять история о возможности использовать свой шанс, быть свободным внутри себя – это была любимая Гришина мысль.

Мне кажется, Гриша хочет, чтобы его дело продолжалось. Я надеюсь, что будут люди, которые помогут нам двигаться дальше. Как? – это знает один Господь Бог. Но жанр мюзикла только начинает становиться популярным, фактически Гриша и открыл его для России.  А ведь был момент, когда речь шла о физическом уничтожении театра, и, тем не менее, есть люди, которые нас поддерживают, помогают нам и считают, что лучшие наши годы – те, которые впереди.